Мартовская оттепель

«Вождь народов» ушел из жизни 5 марта 1953 года. Страна узнала об этом спустя сутки. А еще через несколько недель люди ощутили первые признаки перемен… Наш собеседник, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Государственного музея политической истории Александр СМИРНОВ отмечает: некоторые исследователи объясняют такую стремительность тем, что в последние годы жизни сам Сталин будто бы задумал масштабную перестройку всего политического устройства страны.

— Александр Павлович, на ваш взгляд, подобная версия имеет под собой основания?

— Каких‑либо убедительных доказательств, что вождь мог начать преобразования, которые изменили бы несущие конструкции созданной им системы, нет, и маховик репрессий раскручивался до самого последнего дня правления Сталина. Достаточно вспомнить лишь «дело врачей», которое прекратилось только с его смертью.

Тем не менее некоторые его высказывания и поступки, сделанные в последние годы жизни, ряд историков действительно склонны воспринимать как подготовку перемен. Можно вспомнить, что в 1950 году в ходе развернувшейся дискуссии о языкознании Сталин выступил против монополии каких‑либо ученых на истину и даже осудил «аракчеевский дух» в советской науке, призвав к борьбе мнений и дискуссиям. А в феврале 1952 года на совещании с писателями, обсуждавшими кандидатуры на Сталинские премии, вождь, по свидетельству Константина Симонова, сказал: «Раз есть зло, значит, надо его лечить. Нам нужны Гоголи. Нам нужны ­Щедрины…».

Как вы видите, определенные намеки были, но можно ли считать их, как нынче принято говорить, сигналами?..

Да, Сталин прекрасно знал реальное положение в стране, в том числе из сводок госбезопасности о настроениях в обществе. А из них следовало, что в стране даже в условиях жестокого политического давления было немало критически мыслящих людей и их претензии были вполне здравые.

И совсем не случайно на XIX съез­де ВКП(б) в октябре 1952 года в устав партии был внесен новый пункт: каждый член партии обязан «развивать самокритику и критику снизу, выявлять недостатки в работе, добиваться их устранения. Бороться против парадного благополучия и упоения успехами в работе. Зажим критики является тяжким злом. Тот, кто глушит критику, подменяет ее парадностью и восхвалением, не может находиться в рядах партии».

— Но это смотря кто кого критикует…

— Совершенно верно, в реальной жизни можно было и обжечься. Те, кто пытался критиковать не того, кого надо, по‑прежнему получали по шапке… Правда, многие люди, особенно молодые, готовы были претворять эти лозунги в жизнь.

Полагаю, что Сталин задумывался о том, какое наследие оставляет, поскольку не мог не осознавать, что его жизнь приближается к финалу. В послевоенные годы его здоровье сильно пошатнулось. Он пережил два инсульта — в 1945‑м и 1949‑м. Недаром на XIX съезде партии с программными докладами выступали Маленков и Хрущев, а Сталин произнес только краткую заключительную речь. Прошли прежние времена, когда он мог говорить часами.

Его дочь Светлана Аллилуева вспоминала, что была поражена, когда, приехав к отцу на день рождения в декабре 1952 года, увидела, как он принимает какие‑то самостоятельно изготовленные микстуры. Своей маниакальной подозрительностью Сталин сам себя загнал в ловушку. По «делу врачей» были арестованы известные светила медицины. Их обвиняли в заговоре и убийстве ряда руководителей страны. В тюрьме оказался и лечащий врач Сталина академик Владимир Виноградов, арестованный после того, как настоятельно рекомендовал вождю полное прекращение государственной деятельности.

Генерал-лейтенант Павел Судоплатов, отвечавший в Министерстве госбезопасности за диверсионную работу за границей, вспоминал, как в двадцатых числах февраля 1953 года при своей встрече со Сталиным, он, к своему огромному изумлению, увидел дряхлого старика, который еле‑еле говорил. И, когда у престарелого вождя случился очередной инсульт, он оказался без врачебной помощи. Охрана не осмелилась самостоятельно вызывать докторов. Это сделали люди из «ближнего круга». Но врачи помочь не смогли.

— А кто именно в последние месяцы жизни Сталина составлял его «ближний круг»?

— Лаврентий Берия, Георгий Маленков, Никита Хрущев и Николай Булганин. Именно они вечером 28 февраля приехали на застолье к вождю, оказавшееся последним, и оставались у него до четырех утра. Старые соратники Вячеслав Молотов и Анастас Микоян к тому времени уже были в опале, Сталин публично не раз подвергал их разносу. Особенно доставалось Молотову за мнимый «либерализм».

Самыми приближенными к вож­дю были Берия и Маленков. Первый занимал тогда пост заместителя председателя Совета министров, второй — секретаря ЦК КПСС. Этим людям нельзя было отказать в государственных способностях. Берия — талантливый организатор, обладавший аналитическим умом, Маленков — искусный бюрократ.

Лично для меня загадка: почему Сталин приблизил к себе Хрущева? Ему нельзя было доверить «атомный проект» (как Берии), он не обладал искусством гос­управления. Чем он приглянулся Сталину, чем был ему полезен? ­Ознакомившись с некоторыми мемуарами, можно подумать, что Хрущев был своего рода шутом, плясавшим гопака на вечеринках. Но ведь не из‑за дурачества же вождь еще в 1935 году поставил его во главе Московского обкома партии?

Возможно, что‑то может объяснить эпизод 1938 года, когда на одном из совещаний по поводу «Краткого курса истории ВКП(б)» Сталин заметил: «Ни один класс не может удержать власть и руководить государством, если он не умеет создать своей собственной интеллигенции… Вот кто, например, у нас интеллигент? Товарищ Хрущев думает, что он до сих пор остается рабочим, а между тем он интеллигент».

Дальше в стенограмме значится ремарка: «Веселое оживление в зале». Между тем Сталин продолжил: «Хрущев перестал быть рабочим, потому что живет интеллектом, работает головой, отошел от физического труда». Что это: издевка, черный юмор? Или Сталин действительно воспринимал Хрущева как пример новой советской интеллигенции?

Хрущеву в отличие от других вождь прощал многие оплошности. Например, в марте 1951 года в газете «Правда» тот опубликовал статью о создании агрогородов и необходимости укрупнения колхозов, не согласованную со Сталиным. На следующий день появилось опровержение, что это была личная точка зрения Хрущева.

На XIX съезде партии Маленков отругал того же Хрущева за предложение «снести дома колхозников, форсированно осуществить массовое переселение деревень в крупные колхозные поселки». Мог ли Маленков единолично, без указания вождя, критиковать Хрущева? Нет, конечно!

Не исключено, что в «ближнем круге» во время застолья Сталин заводил с соратниками разговоры о неблагополучном положении в стране. Но готов ли он был пойти на кардинальные реформы? Ни в коей мере. Одно дело знать недостатки и понимать неэффективность системы, другое дело — решиться поменять то, что создавал десятилетиями. Неужели можно представить, что Сталин хотел отказаться от репрессивной системы, диктатуры партии, единоличной власти?..

— Кто же из преемников Сталина первым начал изменения?

— После смерти вождя власть в стране перешла к «коллективному руководству», где ключевую роль играла тройка: Маленков, ставший председателем Совета министров СССР, его первый заместитель Берия, занявший также объединенный пост министра госбезопасности и внутренних дел, и секретарь ЦК КПСС Хрущев, фактически возглавивший партию.

Необходимость перемен из всех сталинских соратников наиболее четко сознавал именно Берия. Ведь Сталин, вопреки нынешней мифологии об «эффективном менеджере», оставил тяжелое наследство: нищая деревня, провальное сельское хозяйство, острый жилищный кризис, тяжелое бремя ГУЛАГа, изматывающая международная конфронтация… У Берии оказалась готовая прог­рамма преобразований, причем практически по всем пунктам.

Парадокс: вчерашний «кровавый палач» Сталина начал восстанавливать законность! По его инициативе были запрещены пытки в отношении арестованных, прекращены сфабрикованные «дело врачей», «авиационное дело», по которому в 1946 году арестовали верхушку авиационной промышленности и командования ВВС СССР. Было прекращено и «мегрельское дело», по которому в 1951 году руководящих работников Грузии, выходцев из ­Мегрелии, посадили за национализм и «протурецкую» деятельность. Берия настоял, чтобы арестовали генерала госбезопасности Сергея Огольцова, руководившего в 1948 году убийством народного артиста СССР Соломона Михоэлса.

«Лубянский маршал» замахнулся и на ГУЛАГ, считая эту систему принудительного труда экономически неэффективной и бесперспективной. Из ведения МВД были выведены многочисленные стройки, где трудились заключенные. По предложению Берии был подготовлен указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии. Ее последствия эмоционально и трагически показаны в кинофильме «Холодное лето пятьдесят третьего…», хотя в нем больше художественного вымысла, чем фактов.

Тогда на свободу вышел миллион человек — в основном осужденные на срок до пяти лет. Бандитов-рецидивистов не выпускали. Были освобождены люди, наказанные за преступления, совершенные впервые и не повлекшие тяжких последствий (самовольный уход или опоздания на работу, мелкие кражи и спекуляции), престарелые, беременные и имеющие малолетних детей женщины. На воле оказалась и часть политических заключенных, например, некоторые из репрессированных по «Ленинградскому делу»…

Уже сам факт, что созданную Сталиным систему стали демонтировать те люди, которых он приблизил к себе, свидетельствовал о ее обреченности: без Сталина она не работала. И тот же Берия действовал не в одиночку. Другие руководители были заинтересованы в восстановлении справедливости и прекращении произвола, так как и у некоторых из них родные были в свое время репрессированы. У Молотова в 1949 году была арестована жена, и Берия освободил ее после похорон Сталина.

Еще один момент. Когда весной 1953 года Маленков и Берия выступили против насаждения «культа личности», это нашло понимание и у других руководителей. И, хотя они не поддержали предложение Берии, чтобы граждане больше не носили на демонстрациях портреты вождей, славословие в адрес Сталина стало резко уменьшаться.

— Перемены ведь начались и в экономике?

— В своем выступлении на похоронах Сталина Берия заявил: «Наша политика будет направлена на дальнейшее развитие народного хозяйства и максимальное удовлетворение растущих материальных и культурных потребностей всего советского общества». Тем самым была фактически провозглашена смена приоритетов: хватит инвестировать все средства в тяжелую промышленность и ВПК, надо сосредоточиться на нуждах простых трудящихся.

Кстати, в первые послевоенные годы то же самое предлагала репрессированная затем «ленинградская группа» Вознесенского — Кузнецова. Ее представители выступали за приоритетное развитие легкой промышленности и сельского хозяйства. В Ленинграде парторганизация пыталась практически реализовать лозунг «Больше товаров широкого потребления!». Жданов и Кузнецов готовили изменения в уставе и программе ВКП(б), нацеленные на демократизацию внутрипартийной жизни. Такое впечатление, что «ленинградцев» уничтожили, но их идеи и предложения подручные Сталина запомнили и в 1953 году стали воплощать…

Вполне здравые инициативы Берия выдвинул и в сфере внешней политики. Например, о нормализации отношений с Югославией, об объединении ФРГ и ГДР в ­нейтральную демилитаризованную Германию. Правда, относительно немцев Сталин выступал с таким предложением еще в 1952 году. Если бы эта идея осуществилась, то ситуация в Европе развивалась бы по другому сценарию, Германия не превратилась бы в американского сателлита.

Берия хорошо знал ситуацию и в сфере национальных отношений. Весной 1953 года он подготовил записку о положении на Западной Украине, где говорилось о фактически полном провале партийной политики в этом регионе. Хрущев, который считал респуб­лику своей вотчиной, был крайне раздражен вмешательством Берии: мол, с какой это стати тот собирает на него компромат? Насчет компромата — не знаю, но положение дел на Украине и в Прибалтике действительно было крайне неблагополучным, требовались срочные меры.

Все эти инициативы ему вскоре припомнили «заклятые ­друзья» по олимпу власти. В июне 1953 года Берия был арестован, в июле на пленуме ЦК партии заклеймен как «агент международного империализма», в декабре осужден и расстрелян.

— Странно, что в борьбе за власть всесильный Берия про­играл, хотя, казалось бы, имел все шансы на успех…

— Вряд ли мы узнаем, как этот всеведущий политик, которого боялась вся страна, проморгал заговор Хрущева против него. Неужели, получив наконец возможность реализовывать собственные идеи, он стал жертвой «головокружения от успехов»? Почему охрана Кремля, которая якобы была «бериевской», позволила арестовать «лубянского маршала»?

На мой взгляд, Берия, а затем и Маленков, которого Хрущев тоже одолеет, почему‑то упустили из внимания роль партийного аппарата. Тот, кто контролирует его, в конечном итоге и побеждает. Технократ, циничный прагматик Берия относился к аппарату и партийной деятельности с пренебрежением, за что и поплатился.

В управлении государством и экономике Хрущев разбирался гораздо хуже, нежели Берия, зато был сильнее в партийных интригах и кулуарной борьбе. Кстати, впоследствии он часто вспоминал и любил рассказывать, как отстранил «злодея» Берию от власти. Его арест он считал главным делом своей жизни и гордился этим…

Впрочем, устранение Берии преобразований не остановило. И это лишний раз доказывает, что перемены назрели. В августе 1953 года на сессии Верховного Совета СССР Маленков выступил с программой реформ, нацеленных на повышение благосостояния советских людей и рост эффективности сельского хозяйства. Был ослаблен налоговый гнет на колхозы и личные подсобные хозяйства, появился материальный стимул к труду у колхозников, развивались отрасли, производящие товары народного потребления. Недаром в народе появились поговорки «Пришел Маленков — поели блинков», «Послушай десять моих баранов и двух коров — они молятся за тебя, Маленков»…

Ослабление идеологических и экономических «гаек» ­можно сравнить с первой трещиной в крепком льду. А дальше он затрещал все сильнее. Хрущев ­просто оказался в логике этих событий. Следствием стихийной десталинизации стал и его доклад о развенчании «культа личности» на ХХ съезде КПСС. Причем доклад этот вовсе не был каким‑то экспромтом. Большинство руководителей страны и партии одобрили его предварительно. И, разумеется, не сам Хрущев был автором текста: материалы о политических репрессиях против руководящих партийных, государственных и военных деятелей подготовила комиссия под руководством секретаря ЦК КПСС академика Петра Поспелова.

…Многие называют то время оттепелью. На мой взгляд, ее заслуга принадлежит вовсе не Берии, Маленкову или Хрущеву, а той части общества, которая действительно ждала перемен. Это прежде всего были люди, прошедшие войну, принадлежавшие к поколению победителей и остро чувствовавшие запрос на правду и справедливость… И, как мне кажется, начало оттепели следует отсчитывать не с ХХ съезда партии, состоявшегося в 1956 году, и даже не с одноименной повести Ильи Эренбурга, опубликованной в 1954‑м, а именно с марта 1953 года.

Сергей Глезеров

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 40 (7369) от 07.03.2023 под заголовком «Мартовская оттепель».